Поездка на могилы цадиков

Поездка на могилы цадиков 

В Умань надо ехать на автомобиле. А нас десять человек!  Спутники мои были готовы к любым испытаниям – только бы достичь цели… 

В семидесятом году у нас ещё не было разрешения на выезд. Браславские хасиды из Ташкента поехали в Умань. Я поехал с ними.

Прибыли поездом в Киев. В Умань надо ехать на автомобиле. А нас десять человек! Две машины брать – очень уж в глаза бросается. Да и одного-то надёжного шофёра найти нелегко. Спутники мои были готовы к любым испытаниям – только бы достичь цели. Сели в легковушку, вповалку, друг на друга, и покатили. Не пятнадцать минут ехали: отправились ранним утром, а добрались глубокой ночью.

Нашей целью была не только Умань, как это бывает обычно. Мы договорились, сделав небольшой круг, посетить могилы всех цадиков на пути. Проезжая Бердичев, мы пошли на могилу великого раби Леви-Ицхака, жившего около двухсот лет назад. Власти разрушили надгробье, евреи восстановили его и написали: «По нитман адам хашув…» – «Тут похоронен значительный человек рав Леви-Ицхак из Бердичева.» И смешно, и грустно. Так ли пишут о великом человеке, при имени которого весь еврейский мир трепещет! Он говорил с Б-гом, как я с вами говорю. Всегда заступался перед Всевышним за Его не очень добросовестных рабов. И сказать о нём – «адам хашув»?! Да и смотреть на тех, кто там остался, было грустно – считанные старики…

Я предложил заехать в Меджибож, на могилы великих людей: рава Исроэла Баал Шем Това и двух его внуков – рава Баруха из Меджибожа и рава Эфраима из города Сдилково, автора книги «Дэгэль маханэ Эфраим». И ещё там могилы евреев, погибших во времена Богдана Хмельницкого. Поехали. Тоже нелегко было видеть, во что это всё превратилось. В Меджибоже во второй половине восемнадцатого – в начале девятнадцатого века жил великий рав Авром-Иеошуа Гэшл а-Коэн из города Опто (он умер в 1825 году). Рассказывали, что когда в Йом-Кипур он читал в молитве отрывок о службе первосвященника, то вместо слов «ках ая омэр» («так говорил», имеется в виду первосвященник) произносил «ках аити омэр» («так я говорил»): он помнил, что был первосвященником в предыдущем воплощении. На земле вокруг могилы валялись обломки надгробья, на которых ещё видны были отдельные буквы. Целиком сохранилась только надпись в нижней части могильной плиты: «Шабхуу… – «Восхваляйте его, ибо по великой скромности своей рав не велел ничего писать о нём, кроме имени.»

Уже ночью мы прибыли на могилу раби Носона (Натана) из Браслава, ученика раби Нахмана. Близко к ней не подходили, потому что там вертелись какие-то непонятные люди. Помолились в отдалении.

В Умани мы рассчитывали провести праздник Рош-а-Шана (четверг, пятницу) и субботу. Там было не совсем безопасно, случалось – наезжала милиция и начиналось разбирательство: кто, зачем да откуда? Хозяйке дома, где обычно останавливались приезжие евреи, запретили принимать постояльцев. Но незадолго до нас в городе побывали евреи из Америки, и тут уж власти сами просили женщину принять гостей. Она и сказала: «Что же я – одних принимаю, других не принимаю? И начальство отменило запрет. (У этой женщины дочь была психически больна, и рав Иехиэль- Михл Дорфман, который затем стал одним из главных руководителей браславских хасидов, дал её дочери какое-то лекарство. Больной стало лучше, и мать добра не забывала.) Ночлег в каморке – не в отеле, конечно. В тесноте да на полу спали. Зато с едой повезло: бывший с нами Яков Галант умел делать шхиту. Впервые за все поездки в Умань мои спутники так «роскошествовали». Ели кур и радовались.  Нас был миньян. На праздничную вечернюю молитву мы пошли в синагогу. Та же картина: восемь-девять стариков за семьдесят – и ни одного молодого лица. Наши привезли с собой шофар и трубили там.  В субботу вечером после авдалы и проводов субботы мы улетели в Киев. Вскоре после нашего отъезда нагрянула милиция. А нас уже нет!

У браславских хасидов есть красивая песня – «Таере бридер» («Дорогие братья») Когда мы закончили мелаве малка (трапезу, которую принято устраивать на исходе Субботы) в Умани, все танцевали и пели: «Дорогие братья, сердечные братья, когда мы ещё увидимся? Если Б-г даст жизнь и здоровье, мы ещё увидимся».

Из этой своей поездки на могилы праведников, последней перед отъездом в Израиль, я возвращался домой через Москву.  В московской синагоге я встретился с равом    Иеудой-Лейбом Левиным, главным раввином Москвы.    Он меня поцеловал и говорит: – Тут был твой двоюродный брат из Америки, рав Тайц, и оставил для тебя этрог. Я обрадовался, взял этрог и вернулся в Ташкент. Обычно я произносил благословение вместе со всеми на общий этрог, а в этом году, думаю, будет у меня собственный. Но за день до Суккот приехал еврей из Маргелана. Наш раввин Ицхак Винер, говорит, учил нас, что этрог – большая мицва на Суккот. Это всё, что ему известно, но – он ищет этрог, хочет купить.   Я пошёл с ним к человеку, у которого, как я знал, есть свой этрог, но тот отказался продавать:

 – Если у меня этрог дома, сын тоже будет благословлять, а в синагогу он не пойдёт.

Я отдал приезжему свой. После Суккот он принёс мне сто пятьдесят рублей, чего я не ожидал – я отдал ему этрог просто так. Исполнились слова Браславского рэбэ, раби Нахмана: «Никто из тех, кто ко мне поедет, не потеряет». Действительно: поездка обошлась в сто пятьдесят три рубля – и сто пятьдесят мне вернули.

 (Из книги рава Ицхака Зильбера «Чтобы ты остался евреем», издание «Толдот Ешурун» тел. 02—5400005 (в Израиле)