Песня о небесном плагиате

Песня о небесном плагиате
 

С  Меироим (Маратом)  Левиным   беседует Арье Юдасин
 

– Для меня первично не само творчество, а то, что при его помощи я выполняю задачу — лечить и отогревать человеческие души. Занятие это очень опасное, сирены из греческого мифа начинают петь тебе то же, что распевал Сатан первому человеку: «Ты и твой Б-г — оба Творцы, но твои миры справедливее, в них всегда добро побеждает зло». И необходимо, как Одиссей себя канатами к мачте, крепко привязать себя к своему учителю.
 
– Марат, я в некотором недоумении. Меня  попросили меня взять у вас интервью. Но мы с вами столько лет работаем вместе, что первый вопрос — что мне у вас спрашивать?
– Вопрос хороший. Есть только один человек, это мой учитель, рав Раковский, который может сказать: «Вопрос превосходный», — и тут же начать на него отвечать. Но это он может потому, что знает все вопросы и все ответы. Обычно — похвалили и забыли. Когда я играл в шахматы, я предпочитал гулять, пока партнер думает, так что и над вашими ходами, Арье, я думать не хочу.
– А если серьезно — что я про вас еще не знаю?
– Если разговор ведется о моем творчестве, то честно признаюсь, я имею к нему самое маленькое отношение.
– А, так вы плагиатор? Вот, Штирлиц, вы и попались! Или за вас, как, по исторически модной версии, за Шекспира либо Шолохова, пишет некий Френсис Бэкон али неведомый мудрой науке белогвардейский офицер?
– Нет, если я плагиатор, то кого-то, кого я не знаю. Мысли приходят откуда-то сверху, часто мне совсем непонятные, и вдруг постепенно разворачиваются в рассказ или песню. Я отношусь к своему творчеству как к чему-то мистическому. Не могу его объяснить. И действительно, в школе я всегда любил математику и физику и хуже всех писал сочинения по литературе. Я никогда не дружил со знаками препинания и за всю жизнь не написал ни одного письма.
– И как же вы в дикие докомпьютерные времена общались с людьми, сидящими не рядом?
– Только по телефону.
– Ну, насчет знаков препинания я как ваш «собственноручный» редактор подтверждаю — приходится править. А вот литературный текст у вас весьма на уровне…
– Рассказчиком я всегда был неплохим, достаточно сказать, что когда-то я мог 24 часа подряд рассказывать анекдоты. Естественно, 95 процентов из них сейчас не смогу даже выговорить…
– Может, обратиться к дантисту или логопеду?
– Я обратился к раввину, в моем случае этого вполне достаточно. Мой первый учитель, младший брат, сказал: «Перестань употреблять неприличные слова». С этого и началось для меня возвращение к Традиции. А там, где сами слова приемлемы, слишком часто темы мне уже не кажутся ни интересными, ни допустимыми.
– Что, по-вашему, интересно и допустимо в творчестве?
– Для меня первично не само творчество, а то, что при его помощи я выполняю задачу — лечить и отогревать человеческие души. Занятие это очень опасное, сирены из греческого мифа начинают петь тебе то же, что распевал Сатан первому человеку: «Ты и твой Б-г — оба Творцы, но твои миры справедливее, в них всегда добро побеждает зло». И необходимо, как Одиссей себя канатами к мачте, крепко привязать себя к своему учителю. Иначе… Я человек способный, и если загоржусь и начну творить гадости, то погублю немало человеческих душ и свою в первую очередь.
– О каких «веревках» вы говорите? О беспрекословном послушании?
– Безусловно, в некоторых вопросах да.
– Каких же таких «некоторых»?
– Например, помните, мы с вами чуть не рассорились, потому что мой раввин сказал, что если вы не поймете его постановления, то мне не нужен такой друг. А когда я написал песню на ваше переложение субботнего гимна «Эшет хаиль» («Жена великолепная»), то учитель сформулировал: «Если ты пытаешься рассмешить людей, чтобы до них дошла святость, то ты делаешь величайший «хесед» (милосердие). А если используешь святость для того, чтобы рассмешить людей — то совершаешь величайший грех. И ни один раввин не может тебе сказать, что ты делаешь. Ответственность несешь только ты».
– Марат, вы меня опять запугиваете!
– А вам чего бояться? В плане ответственности вы за мной как за каменной стеной. Я консультируюсь у великих мудрецов и праведников нашего времени, не говоря уже о том, что благословение на занятие творчеством я получил от рава Ицхака Зильбера (который кричал на меня: «Вы обязаны петь по-русски!»). И от рава Йосефа Шалома Эльяшива, который дважды передал мне, что он «благословляет все деяния моих рук». А на второй раз он еще прибавил, что «ощущает во мне превосходные способности приближать «светских» людей к их небесному Отцу». Причем интересно отметить, он меня ни разу не видел, и мы с ним никогда не беседовали по телефону. Все это мне передавал его сын, рав Моше Эльяшив, мой раввин. От себя он добавил, что фразу «…все деяния рук» слышал от отца только про меня — хотя его отец, величайший законоучитель и духовный лидер народа Израиля в течение многих лет, благословлял множество людей.
– Ну, за точность передачи я не сомневаюсь, про честность и скромность рава Моше легенды ходят. Но как это меня самого избавляет от возможности возгордиться или иным способом нагрешить в творчестве? Тем более что, повторяя слова вашего раввина, «ответственность несешь только ты». Вот я бы, окажись на вашем месте со всеми этими благословениями и общениями, раздул бы от важности щеки на полкомнаты. И еще — мне приходилось исследовать тему таланта достаточно профессионально, вывод, который кратко сформулирован в моей книге: «Демон таланта — один из самых опасных и завлекающих». Вы про это уже упоминали, насчет беседы первого человека с современным рекламным агентом…
– Вы знаете, Арье, достаточно каждый день просто наблюдать за одним из моих учителей — равом Эудом Раковским или равом Моше Эльяшивом — и все мысли о гордости окажутся абсолютным абсурдом. Не зря говорят, что «обслуживать мудреца, видеть его поступки — даже важнее, чем у него учиться».
– А что делать мне, грешному — сижу я на жердочке, статейки и песенки пописываю наедине с компьютером…
– Во-первых, не прибедняйтесь, вы тоже общаетесь с мудрецами — непосредственно или, в крайнем случае, через меня. Мои учителя отвечают на ваши вопросы так же, как на мои.
– Марат, но и все-таки — в конечном итоге, творческий человек, как и любой человек, отвечает не перед раввином, каким бы мудрецом и праведником он ни был, а перед вечным, всемогущим и всеведущим Б-гом. И — что то же самое по сути — перед своей совестью, Создателем в тебя заложенной.
– Вы знаете, Арье, для меня в этом нет противоречия. Для меня никогда не вступают в противоречие мой раввин, моя совесть и Всевышний. Для меня это как одно целое.
– Это очень опасное заявление, Марат!
– Почему? Разве раввин не передает мне слова Б-га?
– Вы утверждаете, что ваш рав беседует с Всемогущим как Моше-рабейну, «лицом к лицу»?
– Я не знаю таких подробностей. Но для меня ясно, что все советы и постановления моего рава — это приказ Всевышнего. «Или он — рав, или я не играю». Между прочим, так по крайней мере один раз и было. Однажды, когда я находился в особенно возвышенном состоянии и беседовал с равом, я спросил его: «Я сейчас говорю с Б-гом?» Рав ответил: «Да». Что за этим стоит, я до сих пор не понимаю.
– Марат, я читал у одного из современных латиноамериканских мыслителей-художников такое утверждение: «В наше время единственный канал прямого общения с Б-гом — это искусство». Что вы об этом скажете?
– Вы знаете, Арье, я никогда не задавался философским вопросом на эту тему: «Что из себя представляет искусство?» Я, наверное, пишу, как поет воробушек, пахнет буханка свежевыпеченного хлеба… просто пишу, пою — и все. Я, в отличие от вас, скорее всего не философ — хотя в детстве у меня была такая кличка.
– А насчет «воробышка» — немало раз, когда я присылал вам стихи, вы то с ходу отвергали их или же откладывали в долгий ящик — «сейчас это не моя тема, не то настроение» — или вдруг с ходу же сочиняли к ним музыку, прямо с экрана компьютера. Зачастую мне очень непросто предположить, какой стих пройдет мимо, а какой — прямо сейчас в точку. Что за этим?
– Я думаю, дело в том, что в тот момент это у меня болело. Наше с вами содружество, мне кажется, основано не столько на общности интеллекта, как на том, что у нас «болит в одном месте». Когда я работал над псалмами, мне предложил пользоваться его переводами один из лучших русскоязычных поэтов современности, человек при этом мне глубоко симпатичный. Я посмотрел… Его переводы высокотехничны, он мастер — но у меня это «не болело». И в итоге диск, на котором я записал песни по некоторым из псалмов, был сделан в основном на ваши переводы.
– Хотя, помните, я сам советовал вам обратить внимание на стихи и переводы того поэта-«классика»! Можете ли вы хотя бы попытаться сформулировать, что это такое: «болит»? Ведь в основном ваше творчество — о добре, о хороших людях, вы не любите спорить и критиковать, страданий, боли ни в песнях, ни в рассказах обычно как бы и не видно.
– Один из читателей сделал мне, наверное, самый большой комплимент, который я получал в своей жизни: «Вы смеетесь еврейскими слезами». Я не помню, кто он по национальности, скорее всего еврей. Письмо пришло из Шотландии. А что такое «болит» — я не знаю. Я уже говорил, что природа моего творчества мне неведома. Более того, я не вижу никакой жизненной логики, по которой я должен был бы стать писателем, композитором или певцом.
– Ну, как говорил тот грузин в анекдоте, «на нэт — и суда нэт!». Расскажите тогда, пожалуйста, как вы представляете идеальные отношения еврея и раввина — ведь у вас, кажется, именно «идеальный случай»?
– Я думаю, что слово «идеал» — явно нееврейского корня. И мои отношения с моими раввинами не могут служить каким-то образцом. Вернее, люди, которые захотели бы идти по моему пути, имеют на это право, но другие могут строить отношения с равом совсем иначе. У меня и у родного брата разные раввины-учителя.
– Секундочку, но ведь рав Ариэль — и сам раввин и учитель, уже лет двадцать — главный раввин Грузии!
– Главный или не главный — не имеет значения. Наоборот, ему надо обращаться к самым авторитетным раввинам куда чаще, чем мне, что он и делает. Я отвечаю сам за себя, на нем ответственность за множество людей.
– Есть ли такой уровень в Торе, когда человек может полагаться только сам на себя? Даже Виленский Гаон, который с 9 лет учился один, в уединенном помещении, просил Магида из Дубно приходить к нему и упрекать, заострять его недостатки.
– Человек должен ощущать свою ответственность за свои поступки — но полагаться можно только на Б-га. Это не противоречащие вещи.
– А как же тогда ваше абсолютное доверие своим раввинам?
– Для меня они — проводники воли Б-га.
– Чистые и безошибочные проводники? Не слишком ли это идеалистично?
– Для меня — да. А разве есть какой-то другой выбор? Если ты не хочешь жить просто слугой своего «дурного начала», моды, преходящих «измов»… Ведь Творец говорит в Торе: «Будь Моим рабом, иначе ты будешь рабом Моих рабов».
– Но где же тогда обитает свобода?
– Это и есть свобода. На самом деле сегодня нет серьезных идей и теорий, отвергающих Б-га. Но почти все люди боятся, что «занятие религией» ограничивает их свободу. Мой пример доказывает противоположное. Если бы я не пришел к Торе, то у меня даже потребности не возникло бы писать и петь для миллионов людей. Свобода творить появилась у меня только когда я под влиянием Торы изменился как человек. У меня появилась потребность давать. И, что самое главное — отдавать самого себя. Что и есть творчество. Мне кажется, что горьковский Данко — это и есть тип самоотверженного художника, такого как Окуджава, Высоцкий… Сегодня мне нравятся некоторые вещи Макаревича и Сергея Трофимова (говорю сейчас только о русскоязычных поэтах-певцах).
– Марат, мы с вами целый год работали над книгой, уже пятой по счету, ваших рассказов. Скажите мне наконец начистоту — зачем и о чем вы ее написали?
– Начну с цели книги. Если предыдущие книги в основном описывали «галут Советского Союза», порой перенесенный и на Землю Израиля, то последняя книга говорит о Конце дней — а именно о нашем времени, времени «пяток Мошиаха». В чем я вижу отличительные признаки этого времени?
– Вы говорите о своем личном видении или хотите процитировать классику?
– Это мое личное мнение, но оно базируется на «классике», а точнее, на уроках моего учителя рава Раковского. Во-первых, в мире, как я уже заметил, практически пропали идеи, формально противоречащие Б-гу. Но основное — то, что сбывается пророчество пророка Зхарьи: «…ухватится десять иноземцев за нитку цицит еврея и скажут: возьми меня в свою веру!» В мире очень вырос интерес к иудаизму.
– А на первый взгляд, в мире очень сильно вырос интерес к антисемитизму!
– Смотрите, поскольку я считаю своей задачей художника пробуждать добрые чувства, антисемитизмом я занят меньше. И обращаются поэтому, наверное, ко мне люди из самых разных народов чаще со словами любви и симпатии, чем ненависти.
– Марат, вам-то повезло, но на большинство людей средства массовой информации выливают именно эмоции ненависти, кровь, жестокость и мысли о всеобщем озверении и оглуплении.
– Вы знаете, «чукча не читатель, чукча писатель». Я, как тот самый чукча, сижу в своем чуме (иешиве) и жду рассвета.
– Гм, гм… Согласно популярной песне, если не путаю, Кола Бельды, «а чукча в чуме ждет рассвета, а рассвет наступит только летом».
– Вот об этом самом лете и этом самом рассвете я и пишу. А вообще, наверное, то, что я меньше сталкиваюсь со злобой и конфликтами, — это оттого, что, как в Притчах Соломоновых написано, «пути Торы — пути приятные, и все дороги ее — мир». И оттого я назвал свою новую книгу «Песня моря» — я чувствую и верю, что скоро ее услышит и запоет все человечество.
– Спасибо, Марат! Желаю вам, а потому и себе, творческих радостей! Жизнь-то не кончается, давайте сразу думать, чем мы с вами займемся следующим? Как вам нравится такое заглавие книги либо даже диска: «Сразу после Освобождения»?
– Спасибо, Арье. Но дайте мне сперва на минутку присесть на кушетку, проверить, «это ли у меня болит». 

Диск  с песнями Меира Левина "Забытые ноты" заказывают здесь