Умань Рош аШана: Послесловие

«Я скажу только начерно, шепотом…»

(Мандельштам)

Раби Нахман говорит в начале своих «Бесед», что есть духовный опыт, который «невозможно передать кому-либо, даже самому себе, также, как невозможно передать в полной мере даже представление о том, какое ощущение света и сияния человек испытал в тот день, и невозможно даже пересказать себе самому, на другой день, то ощущение света и сияния, которое явилось ему вчера».

В полной мере это высказывание относится к поездке в Умань на Рош а-Шана. Сколько бы об этом не писали и не рассказывали, феномен Умани всегда останется непостижимым и неуловимым, неподдающимся описанию никакими словами, подобно тому, как раби Нахман сказал о себе: «Я — тайна, и всегда останусь тайной» (Хайей Моаран).

Человек, прикоснувшийся к этой тайне, возвращается из поездки к праведнику потрясенным и ошеломленным. Он не спешит делиться впечатлениями, поскольку ясно понимает, что никакие слова не способны выразить пережитое им.

Но вот проходит несколько дней, и ощущение пережитого откровения уходит в тайники сердца и в глубины подсознания. Оно уже не переполняет нас, и мы обретаем способность говорить об этом, чтобы хоть в какой-то мере передать близким и далеким, что свет, который скрылся из мира после разрушения Храма, вновь раскрывается в нем, как сказал раби Нахман в своем «Тайном свитке»: «время Освобождения чрезвычайно близко».

Поездка к праведнику начинается, как правило, задолго до того, как путешественник поднимается на борт самолета или садится в поезд.  Оно начинается со всевозможных препятствий, которые возникают на пути всякого, кто решился оставить домашний уют и отправиться на Рош а-Шана в далекую Умань. Оно начинается с того, что он слышит на каждом шагу:

«Что ты потерял там, в этом украинском захолустье?»

«Разве недостаточно могил праведников в Израиле?»

«Как ты вообще можешь покинуть Святую Землю, даже на время?»

«Тебе не стыдно оставлять семью на Рош а-Шана?»

Когда эти вопросы задают посторонние люди, это еще пол-беды. Часто приходиться сталкиваться с недовольством близких людей. Но самое тяжелое препятствие — это наши собственные сомнения: стоит ли поездка в Умань того, чтобы выдерживать ради этого насмешки далеких и укоры близких; тратить на нее совсем немаленькие и нелишние деньги и т.д.

По правде говоря, преодолеть эти препятствия можно лишь благодаря упорным молитвам и ясному осознанию того, что ты не имеешь права нарушить приказ Праведника, который сказал: «Каждый, у кого есть хоть капля трепета перед Творцом, обязан быть у меня на Рош а-Шана».

Раби Натан из Бреслева говорит, что все вышеперечисленные препятствия неизбежны, потому что именно благодаря тому, что человек преодолевает их, он создает тем самым духовные сосуды для восприятия света праведника, и без них мы не смогли бы удостоиться того откровения, которое человек испытывает при встрече с праведником[1].

И вот, наконец-то, слава Творцу, все препятствия, казалось бы, преодолены, и человек с билетом в кармане и песней в сердце отправляется в путь.

Я специально вышел из дому намного заранее, чтобы вовремя оказаться в аэропорту. Мне предстояло добраться сначала до Иерусалима, а уже оттуда до аэропорта Бен-Гурион. Но, ни тут было! Автобус на Иерусалим просто-напросто не пришел. Следующий автобус прибыл через полчаса, и в отличие от первого, он не ехал прямо в Иерусалим, а объезжал окрестные поселения. Ладно, я для этого специально вышел заранее, на случай всяких неожиданностей. Однако препятствия на этом не кончились. Уже в Иерусалиме наш автобус безнадежно застрял в громадной пробке, и я понял, что уже нет никаких шансов успеть на автобус в аэропорт. Меня выручил оказавшийся в автобусе сын моего товарища, который тоже направлялся в Умань.

– Давай выйдем сейчас, не доезжая до автовокзала, и пойдем пешком!

– Но у нас все равно нет никаких шансов успеть!

– И, все-таки, попробуем!

Нарушая правила дорожного движения и выбиваясь из сил, мы потащили тяжелые чемоданы к автовокзалу. Конечно, мы опоздали. По расписанию автобус в аэропорт должен был отправиться четверть часа назад. Но свершилось чудо — он все еще стоял на остановке и в последний момент мы успели подняться в него. Это был наш вступительный экзамен — поездка к праведнику требует от человека самоотверженности.

Я не буду описывать столпотворение и сумятицу в аэропорту, задержку самолета, поиски багажа при прибытии в Киев и т. п. – все это в порядке вещей при поездке в Умань. Наконец, под утро мы оказались у заветной цели.

Раби Нахман говорит, что, когда приезжают к праведнику, нужно первым делом побеспокоиться о чемоданах, чтобы мысли об их сохранности не мешали встрече с ним. Я стараюсь всегда подобрать самолет таким образом, чтобы приехать в Умань ночью. До утренней молитвы еще несколько часов. Можно не спеша окунуться в микву, настроиться и найти в сердце верные слова перед тем, как подойти к Циёну, могиле раби Нахмана. В этот раз из-за задержек в пути не осталось времени даже на микву. Когда мы пристроили чемоданы, уже подошло время предрассветных «Слихот»[2].

Уманский «Клойз» – это гигантская синагога, одна из самых больших в мире. Она вмещает около десяти тысяч человек, но в дни Рош а-Шана там буквально негде упасть яблоку (и это помимо сотен других синагог и миньянов, наполняющих Умань в эти дни).

До Рош а-Шана остается еще пару дней, поэтому в «Клойзе» можно найти свободные места. Вместе с нами молятся тысячи людей. Душа находит свое место в этом грандиозном хоре и сбрасывает с себя недосып и усталость дороги. Начинается «Амида» – беззвучная общая молитва, которую каждый произносит шепотом вместе со всеми — и совершенно неожиданно приходит духовный подъем, подобного которому я не помню в другие дни года.

Неожиданно ты осознаешь, что праведник подхватывает твою молитву. Это не просто воодушевление – такое случается и в других молитвах. Ты чувствуешь, что в этом месте решается судьба мира. Это невозможно описать словами, особенно тот момент, когда это тебе раскрывается. Раби Нахман пишет (Ликутей Моаран, 5): «То, что сказали мудрецы: «Человек должен говорить: «Ради меня создан мир» – следует понимать, как чувство личной ответственности за судьбу мира. Он должен знать, как молиться за недостаток, который может быть исправлен именно благодаря его молитве».

Могу сказать только одно: никогда в жизни я не испытывал такого горячего желания молиться за то, чтобы Творец помогал премьер министру Израиля находить правильные решения, спасительные для нашего народа…

Заканчивается утренняя молитва. Казалось бы, можно теперь отдохнуть после тяжелой дороги — впереди еще целый день. Но разве мы приехали сюда, чтобы отдыхать? Я спешу в микву, чтобы подготовить себя к встрече с праведником. Всякий раз ты испытываешь трепет перед этой встречей. Кто ты такой, чтобы праведник принял тебя? Как ему должны быть противны твои многочисленные изъяны! Разве ты лучше миллионов людей, которые все еще не удостоились приехать в Умань? – Намного, намного хуже! В молчании и смущении, не находя слов, ты стоишь в уголке — вдалеке от Цийона[3], не решаясь подойти ближе…

Неожиданно вспыхивает мысль, которая выплескивается в слова:

– Рабби, к тебе приехал отец Буни, – это моя дочка, которая побывала в Умани за полторы недели до моего приезда. Чувствую, что что-то открылось, и уже смелее добавляю, – и отец Натана (мой сын, который был в Умани на Хануку).

Я перечисляю всех своих детей и близких, потому что имею право и обязанность молиться за них и просить о них в заслугу Праведника перед благословенным Творцом. Сердце раскрывается, находятся слова. Но я все еще стою в отдалении, не решаясь подойти к Цийону. Нужно сосредоточиться на самом главном. Раби Нахман говорит (Ликутей Моаран, 211), что главное, ради чего приезжают к праведнику — это для того, чтобы обрести святость и чистоту мысли, благодаря чему смягчаются и отменяются суровые суды, нависшие над миром и над человеком. Это главное, о чем надо молиться. Это очень непросто, и потом на протяжении всех дней в Умани, я стараюсь возвращаться к этому…

Утром после молитвы, когда до Рош а-Шана остается еще два дня, у Цийона не так много людей. Я едва успеваю закончить произносить «Тикун а-клали», как оказываюсь прямо перед могилой праведника. О чем я молился там, рассказывать не буду. Скажу только, что старался не задерживаться там долго, чтобы не испытывать терпение других евреев, стоящих в очереди, чтобы подойти к Цийону.

Я отхожу в сторонку и лицом к лицу сталкиваюсь со старым задушевным другом, с которым не виделся целый год. Встречи с друзьями — это еще один дорогой подарок Раби, который получают все, кто сюда приехал. Об этом нужно рассказывать отдельно. Может быть, в другой раз.