Земля затаилась от боли

На экране телевизора евреи с жёлтыми звёздами и поднятыми руками. Это не кадры из архивов. Достоянием истории они станут, когда время отдалит происходящее от дня сегодняшнего. Кадры эти совсем свежие. Наши, израильские. И евреи со звёздами – наши братья – поселенцы. И солдаты, изгоняющие их из своих домов, – наши, израильские. При виде этих сцен – у одних сжимается сердце от боли, у других – рождается чувство гнева и возмущения. Кто дал им право использовать символы Катастрофы? Разве их гонят в лагеря смерти? Это просто переселение, и они получили или получат компенсации… Только вот почему люди, претендующие на понимание человеческих душ, прошли мимо другого символа, отражающего всю глубину человеческого горя, сравнимого со смертью самого близкого человека – надорванная верхняя одежда, говорящая о безвозвратной утрате. Она выглядела, как открытая кровоточащая рана. Хотелось спрятать глаза от чувства вины за пережитое ими.

С болью и кровью вырывали они все, что было им дорого, составляло смысл и суть жизни. В одночасье рухнул весь их мир: дом, синагога, теплицы, школы, иешивы, детские сады. Их выбрасывали с абсолютной жестокостью. В отличие от евреев, вынесших из Египта несметные богатства, уведших свой скот, изгнанники из Гуш Катифа уходили ни с чем. Даже пресные лепёшки не успели замесить, чтобы взять с собой в дорогу. В домах оставались полные холодильники, брошенные детские игрушки – ребёнок расставался с ними вдруг, ничего не понимая, – дорогие и любимые книги. Они уходили, едва успев захватить с собой смену белья, подгоняемые солдатами и полицейскими, усердно выполнявшими приказ. Когда эти люди вновь обретут дом, прикоснутся к своей собственной мебели, накроют свой собственный субботний стол? Ответа на этот вопрос ни у кого нет. Сегодня они – беженцы. И в Иерусалиме, и в других городах Израиля появились люди с табличками на груди "беженец из Гуш Катифа".

 На стене одного из опустевших домов детской рукой было написано: "В этом доме счастливо жила Эйнат, пока солдаты не пришли и не выгнали её". Наверное, это сама Эйнат описала рухнувший мир детства, собственную Катастрофу, которую принёс израильский солдат. Ей ещё невдомёк, как глубоки корни происходящего, ещё невдомёк, откуда идут приказы, и что за ними стоит. Для неё всё зло воплотилось в образе солдата, изгнавшего её из дома, но взросление продолжается, а с ним приходит истинное понимание…

 Когда в "Альталену", на борту которой было оружие для воюющего ишува, по приказу Бен-Гуриона стреляли с берега, Бегин запретил отвечать огнём на огонь. Он предпочёл сдаться, но не стрелять в евреев. Лишь просил дать возможность спустить шлюпку и переправить людей на берег, но обстрел с берега не прекратился, и безоружные люди гибли…

 Мы помним, как шла борьба за форпосты, с каким сопротивлением сталкивалась армия. На этот раз духовные лидеры призвали поселенцев не поднимать руки на солдат, и они подчинились. И потому армия справилась с порученным заданием быстрее, чем планировало правительство. Тридцать восемь лет создавали поселения Гуш Катифа, шесть дней понадобилось на их разрушение.

 Жёлтые звёзды и поднятые руки. Символ трагедии и беспомощности, но и сознательная обращённость к памяти. "Помните, о том, что с нами было!" – будто взывали к нам, взирающим на эти кадры на экранах телевизоров, звёзды изгоев. Мы вновь стояли по обе стороны баррикады: одни – пытаясь разбудить память, другие – те, кто планировал акцию изгнания и разрушения, – грубо и цинично пренебрегли памятью, выбрав самую тяжёлую дату еврейского календаря – дни разрушения Храма и потерю народом независимости. Горел Храм, пылало пламя, и огненные потоки, казалось, поднимались до самого неба, но ещё шире этих потоков были потоки еврейской крови. Весь месяц ав ассоциируется в еврейской памяти с трагедией нашего изгнания, и те несколько дней, что сдвинули в сторону начало операции, ничего не изменили. Она так и останется в национальной памяти, как выпавшая на дни разрушения Храма. Словно Высшая воля позаботилась, чтобы они, жаждущие оставить свои имена в истории, вошли в неё с чёрного хода, вместе с теми, кто однажды уже изгонял нас с этой земли…

 Изгладится ли из нашей памяти увиденное или останется в ней, как остался Синай – вечным укором и болью? Но Синай – не Гуш Катиф. Он никогда не был той исконно еврейской землёй, которая определена Торой. За неполных девять лет своего существования он не успел так притянуть к себе, так глубоко войти в сознание народа, как Гуш Катиф. Синай разрушили во имя мира с Египтом. Египет – самая крупная арабская страна, со всеми законодательными органами. Наш сегодняшний "партнёр" – банда убийц, без законодательной власти, которая даже не обещает нам мира. Там просто некому его обещать. Во имя чего разрушили Гуш Катиф и оставили около десяти тысяч людей бездомными? Этот вопрос витает в воздухе, и на него нет ответа. Мы знали, какие силы будут брошены против поселенцев, как проходят тренировки полиции и армии, лишь одно было неясно: во имя какой цели готовится эта акция? Да и может ли быть такая цель, которая способна оправдать изгнание евреев со своей земли? Евреев – евреями!

 Противостояние было неравным. Более пятидесяти тысяч хорошо натренированных солдат и полицейских против десяти тысяч поселенцев – детей, женщин, мужчин. Вот они появляются на экране, растянувшись длинной цепью, будто огромная тяжёлая волна накатывается на берег: сейчас она накроет всё и всех. Их хорошо подготовили и обучили. До какой утончённой низости надо дойти, чтобы так точно учесть психологию человека: чёрная форма полицейских – даже чёрные перчатки не забыли – их особый строй по пятьдесят-сто человек наводили ужас, напоминая чёрнорубашечников Муссолини. Повторю слова доктора Мирьям Фрайман, в недавнем прошлом жительницы Неве Дкалим. Бросившись навстречу шагающей безликой массе, она кричала: "Браво, браво победители! Вы пришли воевать с нами, а где вы были, когда шесть тысяч снарядов упали на нас, почему не защитили? Сейчас вы герои – с нами легче и проще, чем с арабами. На какую кнопку нажать, чтобы пробудить у вас совесть?"

 Кто-то отводил глаза, кто-то плакал, но продолжал идти и выполнять приказ. У других были тяжёлые хмурые лица и суровые непреклонные взгляды. В их сердце не было жалости. Их духовный мир сформировался на ненависти к религии и поселенцам. У них были свои боги, свои идолы и свои кумиры. Они формировали их сознание, передавали свою ненависть к поселенцам. Двое из них были министрами просвещения в государстве Израиль. Сегодня они не скрывают своего торжества. Торжества глупцов, от которых скрыто главное: в этом противостоянии духовную победу вновь одержали поселенцы. Выброшенные из своих домов, разбросанные по гостиничным номерам, ютящиеся в палатках – они знают, ради чего живут, у этих людей есть цель, во имя которой стоит бороться. Их ведёт преданность к своей земле, любовь к ней. Что есть у вас, торжествующая, победившая элита? Какие духовные ценности передадите вы своим детям? Какое оставите духовное наследие?

 Я пишу эти строки и вспоминаю присягу солдат у Котеля. Прекрасный торжественный обряд посвящения в защитники своей родины. Еврейские мальчики в зелёной форме получали в одну руку Тору, в другую – оружие, чтобы сила опиралась на еврейский закон, чтобы помнили, что они сыны народа, которому заповеданы особые законы. Меня переполняло чувство гордости – среди них был и мой сын. Всё тогда было ново, и душа радовалась: есть ли ещё в мире армия, солдаты которой несут такую высокую мораль, мораль Торы, с её постоянной обращённостью к душе, с призывом к милосердию и человеколюбию. В этом и было отличие солдата израильской армии от солдата любой другой армии мира, основа его духовного воспитания.

 Приказ об эвакуации поселений, столкновение с детьми, подростками, женщинами, изгнание евреев из их домов, разрушение поселений было насилием над душой солдата, противоречило всем принципам еврейского воспитания. Приведу цитату из статьи Георга Морделя, взятую им из центральной бразильской газеты. Эта страна далеко от нас и живёт другими проблемами, но и мимо неё не прошла израильская трагедия. Нет, они не арабы, они не радуются и не смеются над нами. Они – из немногих сочувствующих. "Мы люди посторонние и не вникаем в душевное состояние солдат, которым приказали выполнять полицейские функции. Солдаты обязаны выполнять приказы, если эти приказы не являются преступлением против человечества, но думать солдату не запрещено. Перед нами неклассический случай, когда для многих солдат выселение своих, если не уголовщина, то насилие над душами братьев по крови".

 И насилие над своей собственной душой, которое не может пройти бесследно, как не проходит бесследно любая душевная травма. Да, они выполнили приказ, но у каждого человека есть приказ его собственной совести. И она не прощает измены…

 Не могла отвести глаз от тяжёлых солдатских ботинок. Как пройдёт этот ботинок по траве, выращенной на песке, по цветочным клумбам, затопчет молоденькие саженцы… Да какое это имеет значение, говорила я себе, когда всё будет вырвано с корнем, дома разрушены, и светлый сказочный мир у моря превратится в груду развалин: не смешно ли думать о траве, о цветах и теплицах…

 …Это было давно. В поселении Рехелим, созданном на месте убийства арабами Рахель Друк и Ицхака Рофе, я разговорилась с молодым человеком. Отец трёх маленьких девочек, он был первым жителем Рехелим. Приехал в Самарию с Голан. В тесной постройке, что-то между караваном и палаткой, где он не мог выпрямиться во весь свой высокий рост, семья прожила несколько лет, отстаивая прошитый камнем, вознесённый на самарийские холмы клочок земли. Глядя на окрестные холмы, он показал на один из них, выглядевший непривычно пустынно и мрачно. "Здесь был форпост. По указанию правительства дома снесли, сравняли с землёй, а землю посыпали солью. Как римляне", – сказал он и, увидев моё недоумение, пояснил: "Когда римляне изгоняли евреев и разрушали их дома, они сыпали на землю соль, чтобы она никогда не рожала, и люди не могли сюда вернуться". Для него, агронома по профессии, отношение к земле проявляло суть отдельной личности и общества в целом. Лишение еврея права жить на своей земле равносильно тому, что землю лишают её естественного права рожать. В этом он видел проявление самой большой жестокости Рима. Ассоциация родилась, когда он смотрел на безжизненную землю, ещё недавно такую прекрасную в своём цветении, которую, по образцу Рима, израильские власти оскопили.

 То был единственный холм. За эти годы мы далеко продвинулись в умении разрушать. Оскоплённая земля Гуш Катифа… Всё вырвано, словно одним страшным порывом ветра. Всё уничтожено. Даже мёртвых не пощадили – нарушив их вечный покой, вырвали из этой земли, чтобы еврейского духа в ней не осталось. Ох, если бы это был ветер… Со стихийным бедствием, при всей боли, легче смириться.

 Сказано у пророка Йешаягу: "Разрушители твои и опустошители твои из тебя выйдут". И трактуют наши комментаторы: из нас самих выйдет зло, мы сами разрушаем себя. Но есть иной взгляд: разрушители и опустошители уйдут от тебя". А пророки ещё никогда нас не обманывали… Когда-то, утешая Рахель, обещал Бог, что её сыновья вернутся. Но сегодня земля плачет по сыновьям, насильно с ней разлучённым. Недавний житель теперь уже несуществующего Кфар Дарома, Арье Дрор переложил знакомые всем слова из пророчества Иермиягу о плаче Рахели и написал свой плач. И кажется мне, что слышу в нём и плач Давида по Йонатану и по героям, павшим в боях за свою землю. "Исраэль, краса на горах твоих пала убитой! Как пали герои!"

 Как погиб Гуш Катиф?

 Как погас его свет?

 Как сломлены утёсы?

 Деяния долгих лет, что создано

 Великой кровью – стёрто

 В течение считанных дней…

 Плачь, любимая земля,

 Вознеси свой мощный голос,

 Плачь о своих сынах, о своих героях,

 Любовно возделавших Тебя,

 Преданных Тебе всей душой

 И страдающих… "за преступление" любить Тебя!

 (Фрагмент в переводе Инны Винярской и Зеева Султановича.)

 До последних дней они сажали деревья, продолжали работать в теплицах, до последних дней их руки касались земли. Они помнили каждый саженец, каждую победу над землёй. Её, не знавшую руки человека, заставили плодоносить. Когда они пришли сюда, здесь были одни пески, и арабы смеялись: скорее волосы вырастут на наших ладонях, чем у вас одно дерево. Они хорошо знали ментальность евреев. "Сажайте-сажайте", – говорили они, "скоро всё это будет нашим". Что ж, арабы оказались правы.

 Почему-то на память приходит рассказ моей мамы, светлая ей память, о первых днях войны в белорусском городе Гомеле. Женщины копали противотанковые рвы, а немцы бросали листовки и смеялись: "Дамочки-дамочки, не ройте ваши ямочки, придут наши таночки, зароют ваши ямочки". Тот враг был силён и хорошо подготовлен. Он смотрел на весь мир с позиции победителя, смеялся над всеми, чувствуя мощь своей армии. Мы сами осмеяли себя. Нам не грозили самолёты или танки противника. Ему далеко до нас, и нам ничего не стоило победить его на поле боя, но мы сдались, назвав бегство "односторонним размежеванием". Мы унизили себя перед всем миром и принесли страдания своим братьям. Предали их, как некогда братья предали Иосифа. Равнодушием своим позволили свершиться злу.

 Арабы справедливо оценивают наш уход из Газы, как свою победу. И, поверив в себя, всё больше наглеют. Они открыто провозглашают: это только начало. Их взоры устремлены к Иерусалиму, но мы словно не слышим угроз. Силён тот, кто верит в свои силы.

 "Земля раздора" – так назвал свою книгу, посвящённую нашему конфликту с арабами, публицист Шмуэль Кац. Как точно отражена в них судьба земли: переверни страницу истории – узришь её в крови и огне. Сколько она вынесла: была пленена, лежала в развалинах, казалась бездыханной, но вновь и вновь возрождалась из пепла. Она живая, эта земля, она борется, сопротивляется, встаёт на дыбы, как горячий конь, на которого хотят набросить узду. Ни у какой другой земли нет такой трагической памяти, как у нашей.

 Поэтический образ страдающей земли создал Владимир Высоцкий: "Кто сказал, что земля умерла./ Нет, она затаилась от боли". Слова эти возвращаются ко мне настойчивым рефреном, но тут же приходят строки Янкела Ройтблата из его стихотворения "Мать земля": "Ты посмотришь на меня, хорошая и умная, как на сына, что вернулся домой с дороги. Прижмёшь к себе, согревая, – мать земля. Скажешь – ты устал в своём походе. /Не бойся, я перевяжу твои раны./Она возьмёт меня к себе, когда я позову её – мать земля. А я позову её…"

 Они о нас и нашей земле, о сыне, который вернулся через две тысячи лет скитаний, как возвращаются к матери и ждут её прощения и тепла. Но мы отдали её, нашу землю, хотя была она наследным уделом и принадлежала колену Йегуды.

  

 Наследный удел… Для кого-то это пустые слова, вызывающие насмешливую улыбку, но именно Торой определено наше право на Эрец Исраэль. Нам она завещана Богом, мы связаны с ней всей пуповиной, от рождения и до наших дней. Наследие бывает разным: наследуют источники воды, которыми владели твои отцы и деды, наследуют землю, которая принадлежала твоему роду, наследуют дело отцов. Навот из Первой Книги Царств владел виноградниками, и на них посягнул сам царь. И сказал Ахав Навоту: "Отдай мне свой виноградник. И будет он мне огородом, так как он близ дома моего, а я дам тебе вместо него виноградник лучше этого…"

 И кажется мне, во время этого диалога земля, подобно живому существу, стояла между ними, и не царь Ахав ждал от Навота ответа, а она – земля. Ждала тревожно, настороженно. Что скажет он, как решит её судьбу? И сказал Навот Ахаву: "Сохрани меня Господь, чтобы я отдал наследство отцов моих!"

 И принял Навот смерть по приказу царицы Изевель. Тысячелетия прошли, а имя Навота, стоявшего насмерть за верность наследию отцов, живёт. Кто он и чем, кроме этого славен? А чем заслужили навеки оставить своё имя в Торе дочери Цлофхада? Тем, что любили землю эту и мечтали иметь свой наследный удел. И получили его, хотя прежде только мужчина получал землю в наследие. И живёт в "Песне песней" царя Шломо воспоминание о красоте земли Тирцы, одной из пяти дочерей Цлофхада: "Прекрасна ты, подруга моя, как Тирца". И по сей день среди гор Самарии знатоки библейской Эрец Исраэль узнают границы их наследных уделов. И подобно тому, как на полотне художника под одним слоем проглядывает другой, так древнее еврейское имя выходит на свет под наслоившимся на него более поздним – арабским.

 "Настоящий имущественно-правовой вексель еврейского народа на Эрец-Исраэль – сила стойкости тех евреев, которые, вопреки противодействию, жили в стране все эти века. Эта глава истории не нашла места в сионистской пропаганде… Такое упущение позволило врагам сионизма создать лживую картину злодейских замыслов еврейского народа, пытающегося предъявить требования двухтысячелетней давности". Слова эти принадлежат английскому историку и христианскому теологу Джеймсу Паркеру. Их приводит в книге "Земля раздора" публицист Шмуэль Кац. Джеймс Паркер пишет о врагах сионизма.

 Страшнее другое – в государстве Израиль целое поколение ничего не знает о своей собственной стране и о её истории. Прославленные израильские генералы с лёгкостью распоряжаются наследным уделом, как будто наделены своей сиюминутной, с точки зрения истории, властью решать судьбу земли, принадлежащей всем поколениям евреев. Один из них распорядился судьбой еврейской святыни – Храмовой горой и передал ключи от неё арабам, которые, почувствовав свою власть и силу, уничтожают всё, что связано с нашим здесь прошлым. Другой – назвал землю Эрец Исраэль "надлан" – "недвижимость", переведя из национальной святыни в разряд земельной собственности, у которой обычная товарная стоимость, и, заключив Норвежские соглашения, завёл страну в тупик, из которого она не может выйти. Третий – готов был разделить Иерусалим с нашими врагами, и они уже мысленно делили его, объявив, на какое расстояние разрешат евреям приблизиться к Котелю. Четвёртый… Четвёртый – безжалостно разрушил цветущие еврейские поселения, изгнав людей из своих домов, а земли передал врагу. Видно, недостаточно быть героем войны и патриотом, нужно быть просто Навотом, чтобы беречь свой виноградник и не расстаться с ним, даже ценою жизни. Нет, далеко не у каждого есть право на своё наследие. У Навота – оно было.

 Когда горел Храм, и евреев уводили в плен, мог ли кто-то верить, что они вернутся? Лишь одинокий голос пророка вещал над руинами былого царства, обещая возвращение.

 Когда Газа, Ашкелон, Ашдод и Экрон были под филистимлянами, мог ли кто-то верить, что сильный воинственный народ этот ждёт неожиданный закат. Лишь одинокий голос пророка Цфании предсказывал разрушение их оплота.