Возвращение П.Гольдштейна
После своего письма Сталину в защиту арестованного В. Мейерхольда в июле 1939 Гольдтейн был арестован и 17 (!) лет провел в тюрьмах и лагерях – до 1955 года…
Возвращение Павла Гольдштей
История одной газетной публикации
1.
Грех жаловаться, но признаюсь без утайки: читательским вниманием я не избалован, даже в последние годы, когда наряду с типографскими изданиями мои тексты, порой и без моего ведома, бродят и по вселенской сети Интернета. Далеко не на каждую публикацию – максимум, два-три телефонных звонка или отзывов на сайте, да и то, как правило, их сочинители пререкаются друг с другом, позабыв обо мне.
Оттого с особым удовлетворением вспоминаю многочисленные отклики на опубликованное в «Новостях недели» («Еврейский камертон», 19.12. 2002 г.) и в еженедельнике «Мост» ( 06. 09. 2006 г.) мое литературно- критическое эссе «Судьба и слово Павла Гольдштейна». Главное, на чем настаивали читатели, а среди них – и лично знавшие Павла Гольдштейна, и те, кто впервые услышал о нем из этих газетных публикаций, что его литературное наследие – современного писателя, публициста, еврейского мыслителя, не должно быть придано забвению, и необходимо издание ИЗБРАННОГО, естественно, нуждавшееся в серьезной поддержке.
В первую очередь, был мне дорог обостренный интерес к моей статье жены Павла Гольдштейна – Леи… Когда мои друзья – старожилы, разглядев мою увлеченность творчеством Павла Гольдштейна, одарили меня некоторыми его книгами, разрозненными экземплярами его журнала «Менора», не забыли они и о номере домашнего телефона его жены. Собравшись с духом, набрал я хевронский номер. Услышал женский голос, сдержанный, негромкий, с неистребимым московским выговором, вначале – на иврите, но я представился по – русски, и мы разговорились. Лея откликнулась настороженно, ограждая однозначными репликами святую святых, – своего дома, своей души. В какой – то момент недолгий ледок отчуждения сломался, что я ощутил после публикации моего эссе в «Е.К.», которое она приняла, насколько мне помнится, без оговорок…А ведь она человек исключительно требовательный, особенно, если это касается творчества ее мужа. С той поры мы перезванивались: я – после очередных терактов в Хевроне, Лея, мудрая еврейская женщина, оттуда меня успокаивала… Лея долго болела, и мы с женой несколько раз ее навещали… Тогда же познакомился я с ее сыном – Шмуликом Мучником, талантливым художником, человеком удивительной чистоты и нравственности… И именно через него, за несколько дней до ухода из жизни Лея передала на хранение нам с женой увесистый саквояж – литературный архив Павла Гольдштейна. С той поры, бывая в Хевроне, мы кладем камушки на ее надгробье…
2,
Передавая нам литературный архив своего мужа, Лея ни о чем не просила, но высокое доверие, возложенное на нас, вызвало необъяснимое чувство долга перед памятью Леи и памятью Павла…Рукописи, письма, фотографии, все годы находящиеся рядом, настойчиво напоминали нам о человеке, прошедшем такой сложный и трагичный путь, и ярко и талантливо отразивший этот путь в своем творчестве. Так возникла ответственность и за воплощение в реальность затаенной надежды жены писателя – издания, как минимум, ИЗБРАННОГО из его обширного литературного наследия, по большому счету, духовного. После упомянутой моей публикации прошли годы… Отдавшись целиком подготовке к печати своей прозы, я практически устранился от многотрудных забот по судьбе книг П. Гольдштейна, переложив хлопоты на женские плечи, на поверке, оказавшиеся не хрупкими, Изабеллы Побединой, женщины милой, добросердечной, и Леи Алон (Гринберг), больших друзей Леи Мучник -Гольдштейн.
Безнадежно – грустная и поучительная история настойчивого поиска спонсора для финансирования издания нескольких томов Павла Гольдштейна, известного в 50 – 70 годы прошлого века в широких литературных кругах талантливого писателя и публициста, подробности хождения по парадным подъездам и кабинетам заслуживает отдельного повествования. Не буду рассказывать о тщетных попытках найти спонсора, о письмах в различные организации, о личных встречах с официальными лицами, которые в итоги ни к чему не привели. Как и рекомендательное письмо большой группы узников Сиона, откликнувшихся на нашу просьбу…. И лишь один религиозный человек, не пожелавший назвать своего имени, по-видимому, знавший писателя, внес скромную сумму, но не что иное, как она, оказала действенную помощь. По инициативе неутомимой Изабеллы Побединой, обеспечившей компьютерную верстку и техническое редактирование, отныне редакция издательства ОЛЕС (Общества любителей еврейской старины, Ганновер, 2010) предлагает вниманию читателей три тома литературного наследия своего давнего автора Павла Гольдштейна.
3.
Современный читатель вправе спросить: «Кто же он, Павел Гольдштейн? И отчего нам так дорого его литературное – духовное наследие?» Он, если коротко – современный писатель и публицист, пишущий, в настоящем времени, – оттого так дорого его литературное наследие! – ибо слово его звучит сегодня, словно для нас сказанное…
Павел Гольдштейн родился в 1917 году. Окончил истфак Московского университета. После своего письма Сталину в защиту арестованного В. Мейерхольда сам в июле 1939 – го был арестован и 17 (!) лет провел в тюрьмах и лагерях – до 1955 года. Во время хрущевской «оттепели» полностью реабилитирован. С 1957 года – научный сотрудник Московского литературного музея. При первой возможности, 5 ноября 1971 года репатриировался и жил в Иерусалиме, где основал и был бессменным редактором религиозно – философского и литературного журнала «Менора». Умер Павел Гольдштейн 16 марта 1982 года, похоронен в Иерусалиме, на Масличной горе, в достойном окружении мудрецов и праведников. А он и был мудрецом и праведником. И в судьбе, и в слове.
«Мир, окружающий нашу Святую Землю, застигнут трагической судьбой в бессилье духа своего, и это для него почти что канун конца, – писал
П. Гольдштейн в декабре 1973-го, – Думая, с чувством личной кровной ответственности, о своем, с болью в сердце осознаешь, что и здесь, на Святой Земле, многие из нас только начинают разбираться в общих положениях, все еще ходят в тумане ложных представлений и плоских догадок. Поймем же раз и навсегда в это, в глубочайшем смысле ответственейшее для нашего народа время, что именно мы не смеем ответить человеческой неблагодарностью на данный нам Всевышним дар свободы…»
4.
Жене Павла Гольдштейна, Лее, принадлежит самая его точная и глубокая характеристика: «Павел – уникальный человек. Естественно и свободно соединил он в душе две культуры. С гордостью определяя себя как еврея, сиониста, израильтянина, позже – религиозного, он глубоко разбирался в русской культуре, – ощущал ее не как противоречащую, а дополняющую его еврейскую сущность, и – как и все остальное в мире – подлежащую анализу на основе фундаментальных принципов иудаизма и Торы». Узнав о предстоящей публикации П. Гольдштейна в альманахе «Еврейская Старина», Лея сказала: « Н и к т о н е з н а е т с у д ь б у к н и г и». Настоящее издание подтверждает: ее слова оказались пророческими, и составители избранного трехтомника – Изабелла Беседина, Лея Алон (Гринберг) и Евгений Беркович, главный редактор альманаха, посчитали своим долгом включить в первый том подбор воспоминаний о ней ее друзей: Р. Эпштейн, Ш. Шалит, Г. Коэн, Ф. Гурфинкель, Л. Алон (Гринберг), Н. Елиной, Ш. Мучника и мои.
5.
Восемь лет назад, разыскал, скопил, бережно сложил на своих иерусалимских полках, перечел неоднократно типографские оттиски, – слово, молвленное Павлом Гольдштейном: все книги его, статьи, эссе, вплоть до кратких реплик его, оттого сегодня ревностно и с опаской взял в руки его «Избранное» – три тома долгожданного опубликования. И когда вновь перечел, вздохнул облегченно, ибо смею утверждать: продуманно до мелочей подошли составители к содержанию всего издания и каждого из трех томов, обеспечив единство наименования тома с основной сутью изложения. Хотя и оказались для меня приятной неожиданностью, с тонким вкусом вкрапленные в текст письма и редкостные фотографии, – по материалам литературного архива автора.
Том 1. МИР СУДИТЬСЯ ДОБРОМ.
Целебный воздух Иерусалима, святого и вечного, благодатно и щедро напоил Павла Гольдштейна, истомившегося, как и многие из нас, по родным корням, по своему народу. Именно здесь он задумал и написал свои книги, основал религиозно – философский и литературный журнал «Менора», собрал вокруг себя плеяду единомышленников и самобытных авторов, стал его главным редактором. Смею утверждать: ни в Израиле, ни в странах диаспоры на русском языке т а к о го периодического издание не существовало. Увы, и по сей день не существует! Высокая духовная культура, непостижимая глубина мышления, отточенный своеобразный слог Павла Гольдштейна обеспечили неснижаемый уровень всех его выпусков. Сегодня они стали библиографической редкостью. Заинтересованно слежу за многими аналогичными журналами, и израильскими, и зарубежными, и понимаю главное: «Менору» отличала «сильная доза еврейства», тогда как многие издания, намеренно и стыдливо, пытаются «освободить» читателя от иудаизма или предпочесть «еврейство, разбавленное водой».
Каждый номер журнала открывался статьей главного редактора- не дань традиции: в них раскрылся основной дар Павла Гольдштейна – мыслителя, публициста. Опираясь, словно на прочный фундамент, на классические комментарии к Торе и на новые исследования, он мастерски и логично увязывает понимание еврейских законов и принципов Веры, с современностью, с историей государства Израиль- с момента основания до наших дней. Все эти статьи по праву составили основу первого тома, и даже спустя почти три десятилетия после их написания, современного читателя, сужу по себе, не оставит ощущение мудрой прозорливости автора, его сопричастности с нынешней израильской действительностью. То подтверждают сами названия статей: «мир судится добром», «Жизнь в духе Торы», «Зло и добро», «Тревога совести», « Чудо возрожденного Израиля», «Корни», «Менора». Не лишне привести несколько примеров.
«Многие из нас безумели, отрекаясь от самих себя, забывая о своем высоком происхождении или просто не догадываясь о нем… Человек, не имея никакого интереса к реализации себя на глубину собственной иудейской глубины, наглейшим образом забрасывает грязью самое дорогое и святое на самом святом месте служения Творцу Превечному».
«Не за пороки и недостатки ненавидят наш народ, а за то, что храним мы в себе что-то такое, чего ни у кого нет, и что превращается наконец в веру сердца».
«Забытый многими сынами Израиля способ видения постепенно получает все большие права гражданства, озаряя во всей чистоте и возвышенности души молодого поколения»
.
Особый раздел тома представляют статьи памяти духовных наставников нашего народа в пору гонений и преследования: раввина З. Минора, Давида Баазова и его сыновей, адвоката и редактора А. Эйзера, Р. Марголиной, И. Ратнера, Р. Этингер. В разделе «Поэтическое измерение» – представлены Ури –Цви Гринберг, Л Йоффе, Д. Кнут, Ф. Кафка, Л. Ашкенази… Духовную биографию автора тома дополняют его статьи о возвышенной силе еврейской философии, размышления о русских философах
В. Розанове и В. Соловьеве, переписка со многими деятелями еврейской и русской культуры: профессором Г.Струве, И Маором, открытое письмо Ф. Феллини.
Том 2. ТОЧКА ОПОРЫ
Приговоренный Архангельским военным трибуналом к высшей мере наказания – расстрельной (статья 58 -10, часть вторая – антисоветская агитация во время войны), двадцатичетырехлетний москвич Павел Гольдштейн летом сорок первого оказывается в «смертной» камере… Не часто мы встречаем исповедальные признания приговоренных к высшей мере – расстрелянные не пишут воспоминаний. Неожиданно, в страхе своем, обнаруживает Павел начало чего – то нового, проблески надежды. Словно вспышка молнии, на ум приходит рассказ мудрого еврея, сокамерника по Бутырской тюрьме – доктора Домье: все есть испытание, жизнь нашего праотца продолжается в жизни его детей и внуков, и существует какая-то непостижимая истина, она дает нам, евреям, т о ч к у о п о р ы во всех муках наших… Так и назвал Павел Гольдштейн свою книгу – «Точка опоры», и составители трехтомника – второй том.
«Точка опоры» – трилогия: «В бутырской тюрьме 1938года»; «В Бутырской и Лефортовской тюрьмах 1938 -1939 года»; последняя часть «17 лет в лагерях жизни и смерти» – оборвалась на полуслове, осталась незавершенной. Публикацию книги предваряли слова Оскара Минца: «Смерть не дала Павлу Гольдштейну договорить, дописать – но эта Неоконченная книга осталась в редчайшем ряду з а в е р ш е н н ы х неоконченных произведений, Ибо в ней недосказаны лишь факты человеческой жизни, в то время как предмет ее совершенно иной: факты человеческой души. Лишь об этом следует, по –видимому, предупредить читателя, полагающего, что перед ним очередное картографическое исследование Гулаговского архипелага»».
Трилогия Павла Гольдштейна принципиально отличается от многочисленных произведений о Гулаге в российской и зарубежной прессе. Его книга о том, как во тьме сталинских лагерей еврей, лишенный еврейских корней, приходит к иудаизму. Это путь его души. Оттуда, из лагерных казематов и тюремных застенков начинается путь его духовного восхождения. Вот в чем принципиальное отличие! Могу лишь предположить: Всевышний, благословенно Его имя, для того и спас Павла Гольдштейна от расстрела в сорок первом, вернул в Москву в сорок пятом, словно на крыльях, перенес в Иерусалим в семьдесят первом, чтобы он как честный летописец, как художник, как еврейский философ написал свою трилогию, и другие книги.
Из письма О. С. Прокофьеву (т.3) следует, что П. Гольдштейн намеривался продолжить свою летопись: «…четвертая часть: «В советской стране после смерти Сталина» и пятая «Исход». Эти части будут публиковатьсч в журнале, а на днях выйдет отдельныи изданием вторая часть…и я ее пришлю Вам. Нескромно говоря, это все будет нечто иное, чем произведение Солженицина и других документалистов – бытописателей».
Том 3. ДОМ ПОЭТА.
Название третьего тома – по одноименной книге воспоминаний Павла Гольдштейна о его многолетней работе, после возвращения из лагерей, старшим научным сотрудником и главным экспонентом Государственного Литературного музея, а также переписка с вдовой поэта и художника Максимилиана Волошина – Марией Степановной Волошиной. В этот же том составители включили его исследование «Роман л. Н. Толстого «Анна Каренина» в свете эпиграфа из Моисеева Второзакония». Мировое толстововединие не знает подобного анализа по глубине постижения творчества писателя и по самобытности исследования, поскольку это анализ великого произведения мировой литературы с точки зрения Торы. Впервые публикуется его научный труд «Проявление еврейских понятий и мотивов в русской культуре 20 столетия», но, судя по подготовленному автором тематическому плану, он остался незавершенным, как и другая работа «Читая Пушкина в Иерусалиме».
По случаю, несколько раз доводилось и мне посещать легендарный дом М. Волошина, однажды, в начале 70-х теперь уже прошлого века, даже удостоила меня Мария Степановна Волошина мимолетной беседы, знаком я и с воспоминаниями многих писателей и художников, посещавших этот Дом в крымском Коктебеле, но такого яркого, ёмкого, глубоко – философского, интеллектуального текста читать мне не доводилось. Верно, истосковавшись в семнадцатилетнем лагерном далеке по истинно русской культуре, Павел Гольдштейн, уже в Иерусалиме, вдохновенно и трепетно пишет свой «Дом Поэта», воссоединив свою обширную переписку с М. С. Волошиной со своей точной оценкой состояния русской и советской литературы – и классической, и современной. К примеру. заинтересованный читатель с нескрываемым любопытством встретит и редкие фотографии молодых тогда Е. Евтушенко и Д. Маркиша, и недавно покинувшего этот мир А. Вознесенского, а также И. Эренбурга, литературного секретаря Л.Н. Толстого – Н. Н. Гусева и внука великого писателя – И. И. Толстого. И не только фотоснимки, но и литературные портреты, меткие, самобытные, В Маяковского и Б. Пастернака, М. Цветаевой и О. Мандельштама, и уже упомянутых Е. Евтушенко и А. Вознесенского, которым Павел Юрьевич организовывал первые творческие вечера в московском Литературном музее.
В литературном архиве П. Гольдштейна добросовестные составители отыскали еще некоторые неизданные работы и достойные внимания письма, к примеру, В. Набокову, поэтому им с большим трудом удалось вместить в три тома едва ли не всё, написанное им за годы после освобождения из лагерей и до преждевременной кончины… О Павле Гольдштейне невозможно говорить в прошедшем времени: его голос, негромкий, проникновенный, звучит со страниц его книг и статей, поражая мудрой добротой и огромной любовью к Израилю. Остро и радостно сознавал он свою принадлежность к вечному народу, которому была открыта высшая исина, сущность бытия. В своих национальных чувствах, впрочем, как и во всех своих взглядах и поступках, Павел ничего не упрощал. Он никогда не испытывал слепой ненависти к культуре других народов, но непременно находил в ней зерно истины и добра, полученное от Израиля. Павел Гольдштейн любил человека, творение Всевышнего, но больше всего и превыше всего он любил свой древний народ, с которым ему посчастливилось встретиться в современном Израиле.
напишите нам, что вы думаете о видео
Благодарю за ваш ответ!
комментарий будет опубликован после утверждения