Песня «Нохэмкэ»

Песня«Нохэмкэ»
 
 
Религиозная часть населения Израиля плывёт на одном
Корабле.
Инструкция «Как плыть» бережно охраняется. Карта есть.
Компас. Всё в строгом порядке.
Любой может на этот Корабль взобраться, было бы
желание.
 
Рассказ у меня ־ всегда вначале, причём всегда
документальный, а комментарии – после.
В случае с песней «Нохэмкэ» будет наоборот – начну с
рассуждений, а потом рассказ.
И это в данном случае правильно ־ сначала Вступление, а
потом Песня.
/Аккорд ре-мажор /.
Религиозная часть населения Израиля плывёт на одном
Корабле.
Инструкция «Как плыть» бережно охраняется. Карта есть.
Компас. Всё в строгом порядке.
Любой может на этот Корабль взобраться, было бы
желание. Помимо трапа есть ещё множество входов. В
герметизированные части не надо биться головой, просто
незачем.
/Си־минор/.
Слышу иногда, как люди, приехавшие в Израиль недавно,
начинают чехвостить религиозных, ссылаясь на какие-то
столкновения, (а на самом деле просто запинаясь о
непонимание), мне хочется подбодрить «обиженных»
словами одного умницы:
«Вы всего лишь ударились об обшивку Корабля. О тех,
кто прилип к обшивке. Поднимитесь выше, пройдите
внутрь, и там будут совсем другие ощущения!»
/До־диез־мажор/.
Мне невероятно повезло. Сразу же из аэропорта "Бен
Гурион" меня подняли на Корабль.
И к тому же на самую лучшую палубу многоярусного
лайнера.
На Корабле всё, как не может не быть на Корабле, –
каюты 1-го класса, 2-го …машинное отделение, трюмы.
Фа-мажор. В силу удивительных, можно сказать,
волшебных обстоятельств, (в награду за правильно
сделанный в 89-ом году выбор ), в сентябре 90-го оказалась
рядом с каютами Первого Класса! Б-же, мне было так
хорошо!
Дубль диез – Хорошо так, что я пела. И удачно
получилось, что учительницы мои,
женщины высочайшего духовного уровня,
услышав, как я пою на идиш, принялись использовать мой
потенциал. В Инструкции очень приветствуется
использование данного Б-гом потенциала каждой отдельной
Личности.
В Торе -инструкция, и там приветствуется. Да, да, что бы
там не говорили, неизучавшие её всерьёз.
Однажды я пела в огромном сверкающем Зале
«Хилтона» на праздновании Хануки – самого яркого
праздника Еврейского Народа. В «Хилтон» съехались гости
со всего мира. И наш «народный эсперанто» ־ идиш грел
всех без исключения, даже тех, кто понимал всего два
слова. Язык сердца – это всё-таки идиш, это созданное
еврейскими сердцами, пропитанными насквозь природным
юмором, Творение. Коллективное.
Мне так приятно вспоминать тот вечер… что я его и
сейчас вспомнила. Но рассказать же собираюсь совсем о
другом вечере. Это была влившаяся мелодия из другого
музыкального произведения, а мы по клавишам вернёмся к
песне «Нохэмкэ».
Ещё парочка аккордиков.
«Блю-блю -блю,кана-я-арик…»- Для того, чтобы меня
уговорить спеть, приходилось прикладывать усилия. Слава
Б-гу, мои учительницы-женщины мудрые, тонко
чувствующие.
Они прекрасно понимали, что моё сопротивление всего
лишь от жуткого стеснения и очень заниженной
самооценки. Не получается у меня находится в середине.
Я где-то очень на дне, но если мне помочь, я взлетаю
в невероятные выси…А, если позволить мне отвлечься, я
опять камнем вниз. Они всё понимали, и не жалели сил на
уговоры, это и означало – помочь.
Зато, когда я взлетала, весело и хорошо было сразу всем!
Основная нагрузка по "уговорному процессу" падала на
плечи и руки Веры Гордон, жены рава Гордона, (моих
соседей ко всему прочему). Вера – женщина уникальная,
самоотверженная. 24 часа в сутки готова помогать людям.
Были бы люди! А они есть.
К тому же требовать от подопечного «прийти в себя» она
умела как никто другой-
До того как «сделать тшуву», – (одно из значений этого
выражения -"Вернуться к религии"), Вера работала в полиции.
С такой закалкой справиться с общественной нагрузкой
־ поработать "импресарио" – вполне можно.
Всё-всё, заканчиваю вступление… Песня с минуты
на минуту.
Гостиная.. .рояль… свечи..
Званый вечер. В дом семьи Райхман съехались дамы – жёны
уважаемых, известных религиозных людей. Дамы
великолепно выглядят, элегантные наряды, неповторимые
украшения, а, главное, лица светящиеся изнутри,
интеллигентность, внутренний покой.
И дом, куда их пригласили, отличается великолепием.
Райхманы – семья миллионеров, причём занимающихся
благотворительной деятельностью..
И съехались к ним дамы «из высшего света», правда, свет
не тот, который подразумевается в этом выражении,
немного другой. Можно сказать, Божественный.
Да, да, пора петь… Секундочку.
Для того, чтобы услышать, как я пела, придётся
представить, как я была одета,
потому что это был тот случай, когда одежда исполнителя
целиком влияла на исполнение.
Итак, песня «Нохэмкэ». Номер.
«Нохэмкэ, майн зун,
Нохэмкэ, майн зун!
Вус быстэ азой троерек,
Нохэмкэ!?..» ־
«Чем ты так огорчён, Нохэмкэ?» – спрашивает папаша
своего сыночка. Не подозревает папашка, что уже стал
дедушкой, что уже внучок имеется. Песня и так забавная,
без меня, а тут я ещё её "узабавила".
После сорокоминутного «а может я всё-таки не поеду!»
Вера, моя невольно-добровольная «импресарио», уговорила
меня «взять ноги в руки» и пойти одеться в комнате «уже-таки
побыстрее»». Райхман очень просила, чтобы на этом вечере я
спела на идиш.
Я надела длинное (до пола) чёрное платье из нежне-е-
ейшего бархата. Чёрный бархат струился по мне до пола.
Там ещё зачем-то, в платье это, замочек был вшит …до
пола…- " Змейка" . Молния. Но незаметно почти, терялась в
неге бархата эта тоненькая "змейка".
Платье это в первые дни после приезда выдала мне Вера из
посылок. Американские религиозные дамы поддерживают
нас израильтянок…посылочками.
Американские еврейки очень уважают Израиль и любят его …
издалека. Ах!
И мне тоже перепало от их любви… Вот, например, платье. И,
главное, так кстати.
Вечер в Доме Райхманов. Там, мне сказали, будет рояль. Свечи.
И выйду я… в бархатном платье. По-моему, очень кстати, да?
При свечах… Бархат необыкновенно красивый, переливался
весь.
А я ещё на плечи платок накинула… (ну, это чтоб замочек-
молния не так в глаза бросался, а то он прямо от самого верха и
до самого пола, даже странно… зачем такая длинная змейка…
И я же собираюсь петь, а у меня молния голосовым связкам
угрожает). И вот я в платке, как Шульженко – и на передовую!
Держи, пожалуйста, мою одежду в поле зрения, от этого будет
зависеть качество исполнения.
Чёрное длинное с молнией до пола платье, платок
наброшенный, как Клавдия Ивановна,
зима, 31-е декабря. Сверху укрылась плащ-палаткой – и в
такси. Вера такси подогнала к подъезду… Все эти сборы-
уговоры, выехали на час позже, чем нас ждали.
Подъезжаем к Дому Райхманов, к пара-а-адному, входим в их
Дворец! Я снима-аю пла-а-ащ-чь-ччч… Нет, нет, не разошёлся
замочек-змейка – молния. Он как раз крепкий,.., оказался. Но я
вижу, что моя "импрессарио" Вера «по стенке сползает»,
и не то плачет, не то смеётся – слёзы, хохот, не понять. Слова
вымолвить не может. А когда смогла, ( если бы она ещё минут
пять продержалась, я бы успела в салон войти ), когда смогла,
то сказала, …что на мне, оказывается, не платье вовсе,
а ХАЛАТ ! И что те дамы, которые во Дворце собрались, они
как раз это сразу определят, они такое надевают когда их
кроме домашних никто не видит!
Они такое надевают после ва-а-анШЫ…־ и змейкой
застёгивают.
Но тут же ко мне какая-то девица подбежала, за руки – хвать, и
в Залу тащит, не замечает будто, что я в халате. Ещё пока. Что я
ещё, может, не переоделась.
А там В Зале…
Свечи горят!!! Зеркала сверкают ! Диваны-кресла роскошные.
Гости уже час ждут, в диванах тонут. Видеть я всех вижу, а
иыйти к ним не в состоянии. Там такая штора, из-за ней надо
иыйти, а я не в состоянии…
Наперерез стоит РОЯЛЬ. Сразу за шторой. Но не он мне
мешает!
Рояль прекрасный. И расположился он удачно – возле
бордовой бар-р-рхатной (ну просто идеально подходящей под
мой наряд! ) шторы.
На рояле ослепительной красоты серебряный подсвешшшшник
с невероятным количеством полыхающих свечей. За роялем –
аккомпаниатор Людмила из Ленинграда. И у Людмилы-пенсне.
И мы с ней накануне вечером по телефону … «оговорили
выступление». По телефону «оговорили», что первая песня
«Нохэмкэ», потом ещё четыре, а если кто вдруг «бис» крикнет,
־ «Йошке фурт авэк» ־ и всё! И тикаем оттудова.
И вот аккомпаниатор час уже сидит у этого рояля. И когда я
появилась, ….только она меня увидела ….И только ей меня
видно из-за шторы, у неё же ещё пенсне..- очаровательно!
Блики от свечей, будто искры из глаз… Сверкает всё. И вот она,
когда меня увидела, у неё нервы сдали,- ну столько времени
возле рояля в напряжении, – она ка־ак даст по клавишам, ка-ак
застучит вступление к «Нохэмкэ»! Без предупреждения. Ни
гостей не предупредила, ни меня.
Заиграла вступление неожиданно так… А я. ..после того, как
узнала от Веры, что на мне надето…
, я петь-то уже и не собиралась!
Аккомпаниатор моя до конца вступление доиграла, и слышит,
песню не под-хва-тшш.
Не могу же я из-за шторы выпасть, я же, получается, не одета!
Ну так получилось, что я не одета!!
А ак…Люда из Ленинграда, девушка интеллигентная,
консерваторское образование….Она,
как ни в чём ни бывало 2-й раз это же вступление играет. С
достоинством так. А я же и второй раз не собиралась петь!
Что мне из-за шторы, что ли, петь!? Нет, выглядывать я уже
начала из-за неё, уже все поняли, что я за шторой. Что это я за
шторой, что это из-за меня она так трясётся вся.
Аккомпаниатор своим пенсне слепит меня, выжигает просто,
…как рампа, когда она неудачно установлена, и играет своё
вступление, играет
Но до чего же публика там приятная! Там и жена министра
абсорбции, и жена ещё одного министра, много их собралось.
Зал большой! И весь в зеркалах! Там только от отражённого
света можно было ослепнуть! Великолепные женщины!
Сдержанные, сидят головами в красивых
париках и шляпах кивают, улыбаются… И такие
воспитанные…третий раз вступление слушают, и не свистят,
ногами не топают. Кивают, улыбаются – и всё.
А эта… в пенсне… совсем рехнулась что ли, могла бы уже и
остановиться. Уточнить хотя бы, может, я за ночь онемела, да
мало ли что за ночь могло произойти…
Консерваторское образование у человека! Я была уверена, что
она четвёртый-то раз играть вступление к одной и той же
песне не будет! Чему их там учили?! Кого они туда
принимали!?
Заиграла! Четвёртый раз заиграла!! Я просто озверела уже от
этого. От четвёртого раза! Она когда его доиграла, я как
рявкну: «Нохэмкэ, майн зун! Нохэмкэ, майн зун! Вус быстэ
азой троерэк, Но-хэмкэ!», вроде как запела. А эта
акк…Люда..как раз перестала. Играть перестала. Она уже как-
то вступление своё играла себе, привыкла. А тут после моего
вопля, она от неожиданности оторвала-таки руки свои от
клавиш, уронила их на колени. И гости в диваны вжались,
перепугались. По-оняли суть конфликта в этой песне,
почувствовали, какой папашка строгий, понятно, что от такого
папаши приходилось всё скрывать! Вот он как на сына-то
своего орёт, на Нохэмку.
Л я поняла, что теперь,., когда все боятся шевельнуться, можно
уже хоть в чём выйти и допеть!
И допела! Без аккомпаниатора. Сама. Одна! Аккомпаниатор
своё отыграла уже.
Ну а потом все успокоились. Я ещё десять песен спела. И
чудесные эти женщины так хорошо воспринимали. Хлопали
гак уважительно. Даже отпускать не хотели.
И Людмила из Ленинграда догнала меня на рояле. В середине
второй песни настигла. И красиво получалось. Только с её
консерваторским образованием можно было подстроиться под
моё «народное исполнение».
И свечи горели. И, главное, женщины с таким удовольствием
слушали, это чувствовалось, ־ спасибо им.
Но я всё-таки уточнить хочу, мне кажется, что в свете этого
рассказа могло спрятаться в тени самое смешное.
Вот то, что собравшиеся слушали «Вступление» отдельным
номером четыре раза подряд (на случай, если были тугие на
ухо), – это не страшно. Чего им делать-то, гостям!?
Куда торопиться? Сиди да сиди, пока не выпроваживают.
То, что из-за бордовой шторы периодически высовывалось
возбужденное лицо такого же цвета , ־ это тоже пережить
можно. Но вот я чувствую, что необходимо высвятить
отдельным лучиком…
Концерт был не на стадионе, где выступающего почти не
видно. Концерт был в доме Райхман! Уточняю ־ Концерт был
В ДОМЕ !
А ЭТО ЗНАЧИТ, что все эти дамы в нарядах, в париках-
шляпах, в бриллиантах… приехали в гости… ко мне – Я же их в
халате домашнем встречаю-то!!
Они ко мне неожиданно без звонка нагрянули! А я в ванной
была. Вышла, смотрю- понае-е-хали…ой! а я в домашнем
халате. Ну, не страшно, я ж дома. Так по-домашнему их и
встретила.
И спела даже. Дай, думаю, спа־аю, всё равно ж
аккомпаниатр не угомонится.
А дамы такие хорошие. Они даже слух пустили, будто я
трактую песни по-своему, неожиданно. Трактую, да! Если б я
ещё в тапочках домашних была, вообще трактовка была б…,
־ все бы разбежались б.
О, и не могу не сказать, – на следующий день через Веру для
меня передали чек. И платье. Ослепительное. Синее. В
блёстках. Чтоб я оделась в другой раз, если они вдруг опять
нагрянут.
The end.
Вот удивительное дело. Никогда ничего не добавляю в
рассказе от себя, только в точности передаю. Всё, что могу
себе позволить, это как раз что-то убавить. Иногда, даже
неосознанно. Потому что такой переизбыток всегда, словно
мне посылают с запасом, будто на моё усмотрение…
В этой истории с песней «Нохэмкэ» именно так неосознанно
убрала один «переизбыточек», спасибо подруге, она не
позволила такой выразительной детали ускользнуть из памяти.
Прочитала про этот случай с песней «Нохэмкэ» Оле,
подруге своей, по телефону.
Она: «Можно два вопроса?» = «Пожалуйста!»
– «А ты помнишь в честь чего этот вечер был?
Да, 31-го декабря, но в честь кого!?»
Боже, вспомнила мгновенно! В честь Олиной старшей
дочери -необыкновенной Эстер!
У неё помолвка намечалась, и свадьба не за горами, так
вечер был благотворительный.
Дамы познакомились с Эстер, совершенно изумительной
дочерью еврейского народа,
и решили сделать подарки. Они не прогадали! В честь Эстер
хоть звёзды с неба!
И мы с той замечательной пианисткой Людмилой
удостоились чести внести свой вклад.
Да, так я про «деталь».
Оля второй вопрос задала: «Скажи, а почему ты так
написала: ,,Если бы я ещё в тапочках была, вообще б…" ?
Это такой художественный приём?» = «Ну не знаю, так
написалось… а что?»
־ Оля осторожно: « Погоди, мне кажется, ты просто
забыла …только не волнуйся…»
= «Что? Что я забыла?», – заволновалась я
־ «Нет, ну просто ты и была в домашних тапочках!!!»
Пока Оля продолжала: «Когда увидела, что ты в тапочках
домашних, сначала испугалась, но потом совершенно
отвлеклась от земного, ты так пела! Ты так душевно пела,
там все уплыли…», я всё вспомнила! Ну, конечно!
Накануне я подвернула ногу. И на предложение аккомпа-
ниа-то-ра Людмилы порепетировать… ответила отказом
именно из-за этого. И Вера меня почти час уговаривала: «Ты,
главное, до такси дохромай, я помогу, а там, в доме, как-нибудь
на рояль облокотишься и споёшь». Да, точно, туфли просто
несла в сумке. А уже у Райхманов, ,
когда Вера мне сползая по стене сообщила про мой наряд
,…туфли как-то вылетели.
Из головы.
Так что я В ДОМЕ РАЙХМАН была одета соответственно
…предлагаемым обстоятельствам!
Абсолютно по – домашнему!
Ах, какое это было золотое время!
Мне так было хорошо тогда!
Как бы я хотела снова чувствовать себя такой же
востребованной. Такой же радостной.
Как бы я хотела снова….